Сегодня ночь вновь заговорила с ним.
Обычно он чересчур легко поддавался царящей вокруг лихорадочной суматохе и без лишнего сопротивления позволял Нью-Йорку увлекать себя так, что в беспрестанно движущейся и жужжащей карусели хроноворота терялись не часы и не дни – недели.
Вечное головокружение. Вот чем вознаграждался и расплачивался всякий вздумавший как можно полнее прочувствовать пульс города. Через тонкий слой кожи к венам и нервам – вязкий дурман опьянения обычным воздухом, смертельные дозы адреналина и тонкий аромат тайной   вседозволенности. Жизнь, каковую тысячи поклонников открыли для себя не так уж и давно, а познав  -  не смогли устоять перед соблазном погубить себя беззаботно и весело. Фрэнк знал её  с хорошей, плохой и даже немножко худшей стороны, но не видел ни одного препятствия перед тем, чтобы самому влиться в  бессонный человеческий поток.  Свобода наслаждаться весельем,  удовольствие от потакания вожделению, выплеск невесть откуда и каким образом скопившейся энергии во вне и ни-ка-ко-го раскаяния, стеснения или препятствия. Бесценно и восхитительно, если кто-то решит спросить его мнение.
Но иногда утомительно. И ночь ждала, когда досадливая мысль вернётся к Дрейку, чтобы заявить права на изменника. Подгадывала момент, чтобы напомнить о себе, наказать и привлечь обратно – раскаявшегося и притихшего во внимании укору извне. Да, разумеется, ему бесконечно жаль, что…
«Daddy, daddy, please come back to me!»*
На сей раз  голос был насыщен эмоциональной глубиной, которая рождались на  тех подмостках, кои удостоились чести принимать у себя Императрицу блюза. Бесси Смит, блистательная и роскошная, властвующая с полной уверенностью в своём праве на поклонение, но при том, как говорили, такая по-человечески настоящая, что почти не верилось. Фрэнку лишь однажды довелось побывать на её выступлении, да и то не до конца. Однако отданные тридцать минут жизни тут же вернулись к нему и, при желании, могли растянуться ещё на долгие-долгие годы. Пожалуй, он столько и не протянет, но как знать?
«You left me at midnight, clocks were striking twelve…»
Дрейк не стал дожидаться полуночи. Что ему формальность в каких-то  несколько часов? Та уже шла рядом с ним по улицам западных кварталов известным только им двоим маршрутом.  Мимо гостеприимно распахнутых дверей и дверей деланно загадочных, прикрытых наглухо; вдоль тротуаров, которые будто бы сами укладывались под ноги так, чтобы не нужно было пристально следить за тем, куда ступаешь. Между людей настолько разных, что обязательно зарябило бы в глазах, подними он их вверх пусть и единожды, – не задевая.
«At twelve o'clock I unlock my hate…»
К зданию заведения, в неких кругах известного под разными названиями.  Но «Грот» то был, «Клуб 42» или «The Puncheon», суть для внезапно верного  завсегдатая оставалась прежней: берлога. Несмотря на немалое число посетителей, Фрэнк чувствовал себя здесь куда уютней, чем в любом другом месте. Возможно потому, что изначально очутился в фешенебельной, к слову, забегаловке один и никого так и не привёл сюда. Даже Джессику, как ни велика была любовь той к новым впечатлениям и большим скоплениям людей. Особенно её, ни к чему.
- Чай со льдом, Джордж, будь добр, - мужчина отсалютовал бармену за переполненной стойкой и демонстративно показал выпрямленные указательный  и средний палец. Вот так. Двойной порции здешнего «чая» будет вполне достаточно для того, чтобы провести бОльшую часть отведённого до закрытия времени где-нибудь в уголке общего зала. Он изначально разумно подошёл к вопросу расходов: достаточно потратился  для статуса постоянного клиента средней щедрости, но не настолько, чтобы привлечь к себе повышенное внимание господ в штатском. Их в последнее время развелось многовато для обычных проверок. Грядёт «внезапный» рейд?.. Скорее да, чем нет. Не столь важно прямо сейчас.
- На чём успел засветиться, Френсис? – профессионально приглушённый голос совсем не потревожил бы, если б не суть прозвучавшего вопроса. Ровный тембр одинаково приличествовал и светской беседе о тучках на горизонте, и сообщению о скоропостижной кончине близкого родственника. Фрэнк задумчиво взглянул поверх материализовавшегося из воздуха стакана и выжидающе поднял брови. Способность быть уместным входила в длинный перечень неоспоримых достоинств Джорджа наряду с запрещённым законом искусством смешивания ядрёных коктейлей и широчайшей осведомлённостью обо всём и вся в радиусе мили.  Такой не встрянет в чужие раздумья с пустяком.
- Тобой интересовались, -  вот ещё одно умение. Даже не выделив слово, каким-то малообъяснимым образом дать понять, насколько серьёзно стоило бы отнестись к предупреждению.  - Не здесь, но это только пока. На твоём месте я бы крепко задумался, что мог натворить, прежде чем нарваться на неприятности. И да, двойной чай со льдом. Свежая поставка. Наслаждайся.
- И тебе не хворать, - пробормотал Дрейк уже в спину доброжелателю. Вполне искренне, но не без раздражённой ленцы. Видит небо, не было ни единого повода задумываться. Последнее знакомство протекало ровно и уже успело дать плоды. Джессика, в светском обществе известная как миссис Джессика Дэллоуэй, почтенная вдова и добропорядочная мать, оказалась женщиной лёгкого, приятного нрава. Правда, чрезвычайно зажатой в плане самых невинных развлечений. Ему ещё есть над чем поработать, но дело видится необременительным, да и проблем не сулит. Так, простите, какого чёрта? Обширный опыт подшёптывал на ухо, что если и могут возникнуть трудности, то с родственниками. Кем же должны быть эти самые заботливые родные, раз уж Джордж предупреждает с похоронной миной.
…Пожалуй, он вернётся к размышлению, как только выкурит сигарету-другую. И задаст приятелю пару наводящих вопросов, как бы тот ни смотрел на перспективу задушевной беседы.

* Bessie Smith — Midnight Blues

Отредактировано Френсис Дрейк (Вс, 5 Май 2013 09:21:50)

«Спасибо ещё раз, Джордж. Накаркал. Самое паршивое – в редкий выходной».
Первый и второй ответы на очень простой вопрос, что сразу же пришли в голову, Дрейк благоразумно сдержал и с почти христианским смирением проглотил, не разжёвывая. Пусть оба они, равно ехидные и дерзкие, почти буквально вытанцовывали на кончике языка и обжигали нутро: ну же, поддайся порыву и выпусти на свободу, только и всего-то! – Френсис прекрасно понимал, что любое из неосторожно сказанных слов тут же вобьют ему назад в глотку. Причём, надо полагать, по самые гланды и вместе с фрагментарными осколками челюсти.
Ибо ему не нужно было всерьёз напрягать память, чтобы узнать внезапно объявившегося собеседника. Ни одна справочная в благословенном добрыми американцами Нью-Йорке не смогла бы выдать даже краткий документец касательно биографии и главных деяний Бенджамина Сигельбаума. И в этом моментально проигрывала по всем статьям распоследнему уличному попрошайке; если тот, конечно, осмеливался запоминать услышанное краем уха.
Фрэнк по-своему гордился тем, что умудрился сам стать для себя энциклопедией полезных знаний, не вписываясь в обычный круг интересов большинства таких же, интересующихся всем и вся, людей. Превратился в губку для впитывания информации, не представлявшей ни малейшей академической ценности в известных кругах, зато крайне важной для банального выживания. Поэтому он и не подумал поддаться поочередно беспокойству, раздражению и лёгкой панике, а только покрепче перехватил ладонью вспотевший за хозяина стакан и отпил причитающийся глоток с таким видом, как будто провёл весь вечер за тщетным ожиданием, когда же к нему подсядет и начнёт знакомиться угрожающе настроенный субъект из категории особо опасных.  А дождавшись, разрешил себе расслабиться и обрадоваться визиту, о цели которого по-прежнему оставалось лишь  весьма поверхностно прикидывать и догадываться. Струнки нервов, стоило признать, по сему поводу подёргивало неслабо, однако пока терпимо.
«Тяжела и неказиста жизнь простого афериста. Что ж…»
- К Вашим услугам, господин Сигельбаум, - сверкнувшей в прокуренном полумраке клуба искренней белозубой улыбке Дрейка мог бы позавидовать и швейцар на входе в баснословно дорогое казино, и зарвавшийся политик, пойманный прессой на особенно мерзком дельце. Он буквально лучился радушием и гостеприимством, не выказывал ни тени недоверия или опасения и будто бы охотно полностью раскрывался перед  соседом по столику. Умение смотреть в глаза прямо, но без вызова, тоже сродни настоящему искусству, и Фрэнку пришлось  в своё время попотеть над его освоением. Зато теперь парень мог спокойно выдержать чужой взгляд любой интенсивности – и глазом не моргнуть, не то, что поморщиться. И продолжать нейтрально улыбаться без видимых признаков заинтересованности.
- Здесь не слишком тихо сегодня, правда? Но, как всегда, уютно.  Жаль, что Джеку и Чарли вскоре придётся перенести клуб, как мне говорили, -  несмотря на традиционную приглушённость, которой «спикизи» были обязаны своим неофициальным названием, зал постепенно наполнялся смешанным гулом голосов и  отзвуками со сцены  напротив.  Дрейку не пришлось привлекать внимание бармена дважды: тот и без того пристально следил за ними, в уме явно подсчитывая размер вероятного ущерба. Предупредительно с его стороны, ничего не скажешь. Но может и обойтись. Главная задача, если Фрэнк не разучился оценивать обстановку, -  предпринять попытку остановить взрывную волну на подходе и не дать ни единого повода для недовольства. 
- Надеюсь, не откажете потратить время и  разделить моё уединение хотя бы ненадолго, - взмах  ладони не глядя должен был ясно просигналить Джорджу, что не мешало бы отлить ещё пару-тройку капель из тех самых хвалёных свежих поставок. Побыстрее.
«Заодно и расскажешь, желательно, на словах, чем могла заинтересовать Багси Сигела скромная персона с обочины».

Где же, спрашивается, столь любимое серьёзными джентльменами «сразу к делу»? Дрейк не собирался показывать, насколько заинтригован происходящим, но против воли продолжал исподтишка наблюдать за выражением лица мужчины – краем глаза, в ходе энного по счёту созерцания светильника справа, изящной ножки в тёмном чулке слева и начищенного до зеркального блеска тромбона правее, чем слева, то есть сразу по центру. Попытка припомнить нечто столь  выходящее из ряда вон не давала результатов. Он не принадлежал к кругу лиц, способных заинтересовать собой по факту существования, прямо сейчас не располагал сколько-нибудь ценными сведениями или же вопиюще неверно оценивал имеющиеся, не участвовал в делах, где мог бы пересечься равно с бутлегерами и наёмными убийцами. Ни единой опасной шалости на активном счету. Жизнь прекрасна и удивительна без дополнительных доз адреналина. Да, если уж на то пошло,  многоуважаемому самим собой Френсису Дрейку в последнее время вообще следовало нацепить фальшивые крылышки в тон ремня и воспарить куда-нибудь поближе к небесам – настолько непричастным себя к грешному миру он чувствовал после третьего глотка виски.
Однако упомянутый мир, в отличие от славного парня Фрэнка, очень скучал и спешил вернуть блудли…блудного сына обратно. И прислал эмиссара, чьё присутствие, конечно, делало честь, но светило слишком уж подозрительными последствиями.
Вместо ответа он без нарочитой вальяжности пожал плечами и обвёл рукой тщательно протёртый стол и почти полные стаканы. Мол, в такой обстановке самовольно бросить всё и умчаться куда-то в вечернюю духоту  его подвигнет разве что землетрясение. Да и то если в щепки разнесёт мебель прямо под носом. Искажать правду относительно степени комфортности компании  Дрейк не решился. Чересчур уж тонким продолжал оставаться волосок, на котором он то ли висел, то ли плясал – то ли готовился повеситься. Лучше продолжать оставаться внутренне скованным, чем 
- Да, всё теперь требует денег, - удручённо кивнул он, соглашаясь. –  Чем больше человек удовлетворяет потребности, тем больше у него появляется причуд и капризов. А что к чему относится, порой уже и не различишь. Поэтому, если угодно, я зарабатываю на жизнь тем, что продаю мечты.
Ремесло мошенника требует любви к искусству. А в его тонкой специализации не обойдёшься без поэтичности, в разумной мере и к месту, к тому же непременно естественной.  Вдохновенно вещать на темы разной степени важности и отвлечённости он сумел научиться после третьей разбитой тарелки в бытность мальчиком-судомойщиком с крохотной зарплатой. Но редко кто-то интересовался тем, что относилось непосредственно к Фрэнку: большинство в самом новом окружении либо знало, либо догадывалось, во всяком случае не утруждало себя ненужными вопросами. От остальных было куда легче отмахнуться и придумать правдоподобную историю. Здесь же (не ошибись, мальчик) каждое слово обещало отозваться чётко и результативно. 
- Задумывались ли Вы об изнанке этого зрелища? – тонкий цилиндр так и не подожжённой сигареты указал на переполненный зал. – Не сосчитать, насколько часто люди приходят сюда для того, чтобы позабыть о заботах - рабочих или домашних, не суть важно – и оставляют за спиной всё остальное. Я так и вижу, как какой-нибудь степенный член городского совета покидает уютную гостиную собственного дома и отправляется на Аллен-стрит, чтобы найти милую девочку на вечер, или к весёлым обдиралам в любой забегаловке – за солидной порцией горячительного.  Что бы ни приключилось, он будет помнить о том, что его ждут – в той самой гостиной. И ни разу не подумает, какой ценой далось ожидание его супруге.  Та знает, на что идёт, узы брака нерушимы…поверьте, я очень уважительно отношусь к крепким супружеским парам, они настолько редки в наше время…и ей хотя бы есть кого ждать. Многим же дамам, едва стоит достигнуть определённой поры, уже и в голову не придёт вспомнить о собственной привлекательности.  И хуже всего приходится тем, кто заживо хоронит себя вместе с умершим.
Дрейк слегка наклонился, чтобы лучше видеть сквозь наплывающие со всех сторон облака табачного дыма, и сверкнул глазами.
- Я сказал, что продаю мечты. Это не совсем так, - уголок рта медленно пополз вверх, придавая усмешке сардонический оттенок.  – Скорее, уверенность в себе. Надежду. Красивый роман, - его, возможно, иным способом бедняжке уже не изведать. Живительную воду для цветов, которым общество отвело место в тёмном углу и считает усохшей икебаной. Преступная расточительность, как по мне. Они по-прежнему остаются прекрасными, но забывают, каково это – на их место претендуют совсем другие, и без того оделённые прелестью молодости.  Разве не трагично? 
На последней фразе венгр легко откинулся назад и закурил. Интересно, не переборщил ли? Вполне возможно, если учесть по совести, что и врать-то не врал. А вот жестикуляция так и осталась не в меру  свободной, как ни старайся держать руки при себе.  В самом деле, разве он не король откровенности этого сезона?
- К тому же, - вновь заговорил Дрейк абсолютно деловым тоном, - подчас приходится быть посредником или делиться скудными сведениями с тем, кого они заинтересуют. Всё довольно обыденно.
"И ничего нового для собеседника, верно?"